Учитель словесности. Роман. Часть тринадцатая
08 час. 10 мин. 06. 09. 1992 г.
Звонок. Фефкин лай.
На пороге приличный дяденька запенсионного возраста. При черном смокинге, при вежливой улыбочке. В руке кейс. И при этом ослепительно жгучий брюнет, хотя и не горских кровей – это точно, нос – вологодский.
– Доброе утро! Зою Андреевну Аверину я могу увидеть?
– Здрасьте! Проходите. Я сейчас посмотрю. Она спала. Входите.
Мама вовсе и не спала, а сидела на диване, прижав руки к вискам.
Отходняк у старушки от барбитуратов, не иначе. Хреново, наверное. И не опохмелишься. Ломка.
«Мам! Там какой-то «мэн» в черном пришел. Зою Андреевну спрашивает». – «Кто?» — «Не знаком с этим парнем». – «Чем ты меня вчера напоил?» — «А-аа, это! Это таблеточка от нервов». – «Как в прошлый раз, с отцом?» — «Нет. Это другая. Рангом пониже» . — «А почему мне так плохо?» – «Мам, там тебя в прихожей человек ждет». – «Что же ты сразу не сказал?» – «Я же сказал: «мэн в черном»». – «Чему ты только детей учишь?» Мать заторопилась к утреннему гостю, а я к телефону.
Зоинька хорошая
– Витек, ты как?
– Сижу как чумной. Всю ночь Зинка допытывалась, куда это мы с тобой по ночам ездим. Маразм. Заманала.
– Ты – сидя, я – лежа, но тоже упираясь взглядом в потолок. Башка чумная, хуже, чем с «бодуна». А давай-ка, дуй ко мне. Вдвоем переживем. Сейчас с похоронами хлопот будет полон рот, не разжевать. Это я тебе гарантирую.
– Через полчасика.
– Годится!
Маманя рыдала на груди пришедшего джентльмена. При этом гость гладил её по голове и ласково приговаривал, словно напевал:
– Зоинька хорошая в садик пошла, Зоинька-красавица ягодку нашла.
Ахинея какая-то! Но эта глупая песенка на мать действовала удручающе. Всхлипы усилились.
– Вот и Саша пришел. Зойка, заканчивай!
Чудо чудное! Мать прекратила плакать.
Джентльмен протягивал ей белоснежный платок.
– Познакомься, Саша, – это Дмитрий Владимирович, давний друг твоего отца и Бориса Семеновича.
Сроду не слыхивал о таком, но принял к сведению и руку гостю пожал с удовольствием.
А, после чаепития, потянулись к нам люди.
Я обалдел.
Около подъезда не хватало места для иномарок, а сереньких «Волг» и не сосчитать.
И все тащились к нам, и все называли маменьку не иначе, как Зоя Андреевна, некоторые – просто Зоя.
Я удивленно уставился на мать.
Так вот ты какой, цветочек аленький!
Каждый раз, открывая дверь, я надевал дежурную улыбку, а, когда очередной раз оскалился, голос Витьки удивленно спросил:
– Что, сердешный, умом тронулся? Откуда у дома столько иномарок? Как на платной автостоянке в центре города.
– Иди ко мне в комнату, я сейчас!
Черный Мэн
В зале бизнес-клуб на коммунистических началах.
Пятнадцать мужиков в черных «тройках», при «гаврилах», при внешней элегантности и все со стаканами в руках. Короче: все равны как на подбор, с ними дядька «Черный Мэн».
Чувствовалось, что Дмитрий Владимирович – самое главное действующее лицо. Он и умел подчеркивать свое превосходство не выпендриваясь. Всё происходило само собой.
Я наблюдал только за ним.
Набившиеся в зал люди наперебой старались оказать уважение. Сначала матушке, потом дядьке Черномору.
– Мам, я с Виктором поеду, узнаем насчет судэкспертизы и всё такое. Место на кладбище.
– Саша, – Черный Мэн встал, – не надо никуда ездить, не надо никуда обращаться. Все в порядке.
А я уже собирался сцепиться с несостоявшимся майором Ку. Уж больно хорош он в праведном гневе.
– Что нам делать?
– А вот что. Я дам адрес. По этому адресу проживает старушка. Звать её Анастасия Андреевна. Поставьте её в известность, что Борис Семенович скончался. Возможно, что она успеет собраться с вами. Скажете ей адрес.
– Наш?
– Почему ваш? Бориса Семеновича.
– Но там все опечатано.
– Всё в этом мире запечатывают только для того, чтобы, в конечном итоге, откупорить. Аналог – квартира Бориса Семеновича.
– Опера опечатывали.
– Опера и откроют. Вопросы есть?
– Собственно – адрес Анастасии Андреевны.
– Ах, да, – Дмитрий Владимирович выудил золотое перо и записную книжечку. Листы в ней были с перфорацией.
Написал. Оторвал.
– Бензина хватит?
Я посмотрел на листок в руке. Козино. Далековато. Километров шестьдесят по шоссе.
– Вот, – в руке волшебника Черномора материализовались пятьдесят долларов.
– Где менять-то?
Черномор пожал плечами.
– Ясно, – кивнул я, пряча банкноту.
– Мам, мы к вечеру будем.
– О маме можете не беспокоиться. Я ни на шаг от неё не отойду.
12 час. 50 мин . 06. 09. 1992 г.
Чудеса в доме Авериных-Финкельштейна!
Пятьдесят «баксов» мы растолкали в «валютнике», около железнодорожного вокзала.
Купили за два доллара электронные часы «Montana» и попросили сдачу в рублях по курсу.
На двух придурков собрался посмотреть весь персонал, включая уборщицу с ведром. Как в зоопарке.
– Вам рублями? – недоверчиво спросила кассирша.
– Рублями по курсу! Неужели непонятно? – Витек начал кипятиться. – Вас это не устраивает?
– Их это устраивает, – успокоил я его. – Возьмите вашу «Монтану» обратно. Мы дойдем до соседнего валютника. Их тут, как собак нерезаных.
– Всё, всё, молодые люди хотят получить сдачу в рубликах, – встрял молодой человек с неразборчивой биркой на лацкане.
– Вот какой у вас сообразительный менеджер! – бирку на пиджаке я все-таки прочитал.
Рублики выдали с фантастической быстротой.
– Тринадцать сто. Негусто. Можно было попробовать у деляг, – ворчал Витька.
– Некогда. Поехали на заправку.
Анастасия Андреевна Забелина
Дом Анастасии Андреевны Забелиной показали нам сразу.
Дом был нелеп.
Ярко-желтый, двухэтажный, он торчал среди одноэтажных, полуразвалившихся халупок, как цветок на асфальте.
Около дома огромный яблоневый сад. «Антоновка» тоже желтела и грозила поломать ветки.
Около одной яблони копошилась старушонка в толстом ватнике с закатанными рукавами, на ногах большие боты, а ля «прощай молодость».
– Здравствуйте! – крикнул я. – Не подскажете, где можно увидеть Анастасию Андреевну? Это её дом?
Старушка оглянулась и оказалась вовсе не старушкой, а хорошо сохранившейся женщиной, перешагнувшей за шестьдесят. Можно сказать – красивой.
Вместо ответа, она бросила свою мотыгу и медленно подошла к нам.
– Веня, – вдруг сказала она и погладила меня по лицу. – Венечка молодой. Как в сказке.
– Нам Анастасию Андреевну.
– Это я, – ответила она, не отводя от меня удивительно молодых, синих-синих глаз. – Анастасия Андреевна Забелина – это я. Прошу в дом.
Первое, что бросалось в глаза при входе в горницу – картина на стене, для которой позировала наша хозяйка лет сорок назад. Хороша. Ничего не скажешь.
Старушка же, тем временем, скинула платок и ватник, и помолодела несказанно.
– Это я, – повторила она, – Слушаю вас.
– Нас уполномочили, – чопорно начал я. – Дмитрий Владимирович сообщает вам, что Борис Семенович скончался. Похороны восьмого числа. Вынос тела из его квартиры. Вот адрес.
– Адрес я знаю, – спокойно сказала она. – Он умер или…?
– Убит. В собственной квартире. В ванной. Зарезан…
– Боже мой! Венечка! Я знала.
Все знают, что БС должны убить. Мать. Анастасия Андреевна. Даже дядя Федя.
И Черномор, со товарищи, моментом нарисовался.
– Когда? – тихо спросила Анастасия Андреевна.
– Вчера ночью.
– Кто?
– Неизвестно.
– Пока неизвестно, – поправила она меня. – Когда Дмитрий приехал?
– Сегодня утром.
– Он у вас?
– Откуда вы все знаете?
– Ты, Саша Аверин, Ванечкин сын. Я не ошиблась?
– Александр Иванович Аверин – это я, но я вас не знаю.
– Зато я все знаю о тебе. О Зоеньке. О Ванечке.
– Он умер.
– Я была на похоронах, просто ты в суматохе не заметил. Ве… Борис за мной приезжал.
И ни слова о БС. Об убийстве.
– Так вы приедете?
– Обязательно. Скажи Дмитрию, чтобы прислал за мной.
– Непременно.
– Мальчики, может быть чайку? А ты, Саша, не познакомил меня со своим другом.
– Виктор!
– Анастасия Андреевна. Бывший педагог. На пенсии.
– Имя я уже слышал и навсегда запомнил, – Витек – сама любезность, разве, что шпорами не прищелкнул, но ослепительную улыбку надеть не забыл. Цветет и пахнет.
Обворожительная особа. По молодости, чувствуется, мужичье табунами паслись вокруг в полном томлении и абсолютной бесперспективности.
Чаи пошли распивать в залу.
Рядом с портретом кучились фотографии в рамочках. От потолка до моего пояса. С левой нижней фотографии на меня смотрел я, но только двухлетний. Я сидел на коленях у женщины, которая была изображена на портрете.
– Витек, – это я!
– Да, Сашенька, – это ты. У меня на коленях. Я очень любила держать тебя на руках. Ты, даже маленький, был удивительно похож на отца, а я его любила, правда, без взаимности. Давно это было. Тридцать восемь лет назад.
– Анастасия Андреевна, – начал я.
– Сашенька, не задавай пока вопросов, хорошо?
Я пожал плечами.
Чаепитие происходило в английском стиле. Не подадите ли мне розеточку с вареньем? Будьте так любезны, придвиньте, пожалуйста, сухарницу. С сухарями, естественно. И прочие штучки с питиём чаёв из тонких фарфоровых чашечек с мизинцем на отлете.
И ни слова про убийство БС. Ни единого намека!
Нет, это не тайны мадридского двора – это гораздо круче.
А, когда уходили, произошло и вовсе невообразимое.
Анастасия Андреевна наклонила мою голову, поцеловала меня в лоб и сказала:
– Мне можно. Я тебя не целовала 36 лет. Целую жизнь.
Конечно можно, раз я сибаритствовал у нее на коленях, будучи в мальцах.